Без права на прошлое. Часть 1 - Дмитрий Моисеев

Охотник резко остановился. Жилистые руки поудобнее перехватили посох, окованный широкими металлическими кольцами. Другого оружия старик не имел, да оно и не требовалось. Внутренности посоха скрывали сорокасантиметровое жало из высокопрочной элкстримской стали. Не единожды оно доказывало состоятельность в качестве убийственного аргумента. Заморозив дыхание, Охотник прислушался к звукам улицы. Тихо, как в заброшенном кабаке. На всякий случай он сосчитал до тридцати и лишь затем расслабился.

«Все спокойно, – проплыла вялая мысль. – Просто показалось».

Носком сапога он пнул особо наглую крысу, улыбнулся возмущенному визгу. Пальцы пробежали по металлическим полоскам на теле посоха, нажали малозаметную педаль. Скрежетнуло. Четырехгранное жало спряталось в деревянное брюшко. Охотник задрал голову, взглянул на редкие звезды, прячущиеся в разрывах черных облаков. Высморкался и двинулся к цели ночной прогулки мягким шагом человека, способного подкрасться к степной газели и не потревожить тонкую психику криворогой дамы. Окованное навершие постукивало по камням. Лапки прохладного воздуха прикасались к коже. Воняло мусором и грустью.

«Сладкие цыпочки», старейший арабайский бордель, никогда не создавали из своего месторасположения тайны. За полтора квартала до приземистого строения из грубого камня Охотник разобрал низкий гул музыкального квинтета. Приблизившись на сотню шагов, учуял пряный запах кухни. Подойдя к парадному крыльцу, наткнулся на безобразно пьяного мужика, свесившегося с перил и сосредоточено блюющего.

Охотник пренебрежительно глянул на пьяницу. Оперся на посох, привычно полюбовался на вывеску, украшенную портретом красотки с шарообразными грудями.

«Самые шикарные сиськи Арабая! Только у нас! Предложение ограничено!» – гласила завлекающая надпись.

Время от времени письмена менялись, но сохраняли суть. Авторство картины приписывали Гугию Па – эксцентричному художнику и знатоку женской груди. Знаток прекрасного Гугий годы назад почил от дурной болезни. Имя натурщицы история не сохранила.

Охотник вздохнул. Стараясь не залезть в блевотную лужу, поднялся по ступеням и, задержавшись на миг, переступил порог знакомого до боли заведения.

Дребезжащий свет факелов, жужжащий гул голосов. Эротические полотна на стенах, чахлые пальмы в клепанных кадках. Хрусталь, красное дерево, лепнина. Грохот музыки, грубый смех, девичий визг, чмоканье поцелуев и смачные шлепки по голому телу. Пахло жареным на углях мясом, подгоревшим луком, гвоздикой, шафраном и острым перцем. Пахло пролитым вином, душистыми маслами, опиумом и гашишем. Пахло похотью и продажной любовью.

«Цыпочки» не менялись, навечно застряв в складках мятого плаща Повелителя Времени. Они не зависели от политического курса и религиозных норм, они игнорировали войны, биржевые курсы и выверты власть предержащих. Они были всегда и намеревались существовать вечно. Спрос на любовь никогда не ослабевал. Профессия и происхождение клиента не принимались во внимание. Дворяне и крестьяне, солдаты и ученые, духовники и ремесленники, чиновники и наемники… Каждый становился в «Цыпочках» желанным гостем. При условии, что в карманах посетителя позвякивало золото или серебро. Бордель не отличался дешевизной. Охотник некогда и сам хаживал сюда в качестве клиента, и ни одна девушка не могла пожаловаться на скупость молчаливого Гвардейца в длинном плаще-хамелеоне.

Старик вздохнул. Вышло жалко, но обстоятельство Охотника не расстроило. Он свыкся с потоком уходящих лет. Давно миновали времена, когда женщины заглядывались на его чеканный профиль, смущались под прицелом желтовато-зеленых глаз и таяли в крепких руках, обвитых толстыми жилами. Сегодня он не искал ласки. Охотник разыскивал друга, что никогда ему другом не был…

***

Из Гвардии Старого Императора в живых осталось трое: Шарманщик, Игрок и он – Охотник. Три колючих осколка кровавого прошлого, что цеплялись за ненужную жизнь обломанными гранями погибающего существа. Три победителя, познавшие вкус поражения. Три идеальных исполнителя невозможных задач. Три свободных человека, тяготящиеся своей свободой.

Давно умер Император Людовико X по прозвищу Старый. Давно умер сменивший его на троне Энцио II по прозвищу Ученый, и сын Ученого – Энцио III Задиристый. Давно потускнела сама Империя, одну за другой, словно жемчужное ожерелье разноцветные перловицы, теряя города и провинции.

Сорок девять лет назад завершилась их война, их Разлом, а Гвардейцы все еще жили! Видели происходящее, чувствовали его отравленные прикосновения. Их сердца наполнялись тоской, а души злостью. Они бездействовали и корили себя за бездействие. Думали о смерти, но Обделенная Богиня избегала общества бывших Императорских Гвардейцев…

– Вот те на, шайтановы слезы! – раздался хриплый голос немолодой женщины. – Или я вконец обезумела, или провидение затащило в мой пансион занимательнейшую личность! Сам Охотник собственной персоной! Страшно представить, чем мы, скромные лекари возбужденной плоти, заслужили оказанную честь!

Знакомый голос бухнул по ушам, выволок старика из пыльных архивов памяти. Охотник инстинктивно укрылся за разлапистым цветком с мясистой листвой, огляделся. Взгляд моментально прикипел к огромной, неумолимо приближающейся фигуре в крепдешиновом платье цвета сливок. Бегемотоподобная, декольтированная сверх меры фигура бесцеремонно расталкивала гостей, извергаясь на робкие протесты потоками брани. При каждом ее шаге слышался звон. Бряцали драгоценности, которыми фигура увешалась точно жрица какого-нибудь варварского племени. По приблизительным подсчетам стоимость украшений равнялась цене наемного кавалерийского полка. Или двух полков пеших латников.

Охотник поморщился. Имя вояжирующей дамы было ему хорошо знакомо. Стелла Ларнэ или, попросту, Толстая Стелла – бывшая куртизанка и первая красотка Улара, а ныне – полноправная владелица «Сладких цыпочек». Любовница прославленного маршала Империи – графа Алесандро Чирроке, прозванного за молниеносность решений Черным Соколом. Единственная дочь Амели Ларнэ – опытной гетеры и фаворитки самого Охотника. Много лет назад ему показалось, что между Амели и ним существует настоящее чувство. Настоящее чувство оказалось ложью, и, хотя в те злые времена ложью оказалось слишком многое, именно эта ложь принесла сильнейшую боль. Стелла давно не нуждалась в деньгах (слухи утверждали, что Маршал обделил законную супругу и свое немалое состояние передал в распоряжение куртизанки). «Цыпочки» же приобрела в порыве ностальгических чувств. В этих стенах работали ее мать и бабка. Здесь же начинался постельный бой самой Стеллы.

Охотник витиевато выругался. Он не был рад встрече, будившей не самые приятные воспоминания. Охотник искренне не понимал граждан, утверждавших, будто бы с годами память воскрешает исключительно хорошие моменты, а плохие выбрасывает к шайтановой бабушке. Как бы не так! Может он озлобленный циник или извращенец, но его память почему-то помнила больше плохого.

Толстые руки Стеллы легли на плечи, прижали к огромной груди. От женщины пахло медом и мятой.

– Здравствуй, милая, – он высвободился из капкана объятий и улыбнулся, хотя улыбаться совершенно не хотелось. – Рад видеть тебя в добром здравии. Все хорошеешь, да и весу поубавила. На диету уселась?

– Здравствуй-здравствуй, дядюшка Ох! – рассмеялась бордель-маман, подставила для поцелуя напудренную щеку. – С моим задом только на диетах и сидеть! Раздавлю и не замечу! С нашей последней встречи лет тридцать прошло, не меньше, а ты как был неуклюж в комплиментах, так и остался!

«Поздно учиться галантностям, – подумал Охотник, – Вот Любовник владел этим даром в совершенстве».

Воспоминание о погибшем брате-гвардейце моментально углубило морщины стариковского лба.

Охотник попытался скомкать общение, но опоздал. Повинуясь хозяйской команде, для них уже очистили уединенный столик, подальше от шумной сцены и танцевального пятачка. В это самое время низенький мужичок исполнял посреди пятачка дерганные танцевальные па. Две симпатичные шлюшки, черненькая и беленькая, подбадривали танцора криками и болтающимися грудями. Пьяный до безобразия мужчина едва ли ощущал поддержку, но старался вовсю.

Смахивающая на окорок рука хозяйки приобняла, подвела к столу. Охотник вздохнул. Без приглашения сел на мягкий стул с высокой спинкой, вытянул ноги. Стелла, кряхтя и некрасиво ругаясь, втиснулась в широкое, золотисто-полосатое кресло, изготовленное по индивидуальному заказу и учитывающее ее выдающиеся размеры. На узорчатой скатерти моментально возникла пара кувшинов из радужного стекла. Задымились крупные ломти жареной телятины, изумительно запахло белым хлебом и соленым, ноздреватым сыром.